Хрисанф Херсонский - Вахтангов [1-е издание]
В сценариях и пьесах студийцев эта тема приобретает откровенно идеалистическую окраску. Искусство — это сон, думают студийцы. Сон превращается в реальность, реальность — в сон. Границы стираются. Вымыслы и сны становятся жизнью, жизнь — вымыслом и сном. «Одно отождествляется с другим, — пишет один из «мансуровцев», Б. Е. Захава, об этом периоде жизни студии. — Еще немного, и можно будет, подобно Оскару Уайльду провозгласить вымысел истиной, реальностью, а действительную жизнь объявить иллюзией. Искусство существует не для того, чтобы через сознание людей активно вмешиваться в их жизнь, переделывать, перестраивать ее, — нет, его задача заключается только в том, чтобы «нести людям радость», то есть убаюкивать людей, создавать иллюзии, создавать сны, которые возникали бы как некая новая «высшая» реальность, — так, чтобы в конце концов никто не мог понять, где сон и где явь, где правда и где ложь, где вымысел, искусство и где действительная жизнь».
Но Вахтангов не теряет до такой степени ощущения действительности. Он ищет для студии пьесу, которая как-то перекликалась бы в его представлении с реальной жизнью. Сначала он останавливается на сказке Л. Толстого «Об Иване-дураке и его двух братьях — Семене-воине и Тарасе-брюхане, и немой сестре Маланье, и о старом дьяволе и трех чертенятах», потом отказывается от нее и выбирает «Чудо св. Антония» М. Метерлинка. В первой пьесе он искал отклика на свое отношение к непрекращающейся варварской войне, во второй пьесе находит материал для своей любимой темы — сопоставления фальши и лицемерия буржуазного общества с идеей высшего «добра», которое заложено и должно быть раскрыто и воспитано в людях.
9«Мансуровская» студия постоянно пополняется новыми учениками. Теперь при приеме не только беседуют с ними об отношении к искусству, но и заставляют читать стихи и исполнять этюды-импровизации. Далеко не все желающие попасть на воспитание к Вахтангову в его ревниво охраняемую учредителями, уже профессионально-театральную студию выдерживают этот экзамен. Допускаются только наиболее способные.
Но все же в студии немного таких, как вдумчивая, спокойная К. И. Котлубай, понимающая Вахтангова с полуслова, — первая, кому он доверил преподавание «системы»; как сразу проявивший самостоятельность и художественный вкус Ю. А. Завадский, пришедший сюда в роли художника и скоро ставший режиссером и актером; как Б. Е. Захава, упорный и честнейший ученик и хранитель студийных идей и «законов»; как одаренный своеобразным лирическим талантом актер Л. А. Волков (Зимнюков) — замечательный исполнитель «Злоумышленника», впервые в истории русского театра трактовавший, по идее Вахтангова, этот чеховский рассказ не как легковесный анекдот, а как маленькую трагедию.
Можно назвать и других талантливых студийцев. Но редко тогда приходили в студию молодые люди с широким жизненным кругозором, с активными общественными стремлениями.
Однажды среди группы экзаменующихся привлекла внимание резким отличием от окружающих молодая курсистка. Она собиралась ехать в деревню, стать агрономом. Но считала, что надо от Москвы взять все, что можно. Откровенно заявила, что актрисой быть не собирается, но что не прочь поучиться и театральному искусству. На вопрос Вахтангова, кто хочет читать первый, смело ответила:
— Я.
И, выйдя размашистым мужским шагом на сцену, неловко держа руки с оттопыренными пальцами, прочла «Нимфы» Тургенева и «Мать», сентиментально-драматическое стихотворение Надсона. Низкий «неотесанный» голос. Внешняя невозмутимость. Мужские гетры (занятые у подруги), чтобы прикрыть дырявые башмаки… Студийцы были всем этим шокированы. Смеялись. Засмеялся и Вахтангов, глядя на нее веселыми прозорливыми глазами, и без колебаний принял. Это была будущая трагическая актриса его театра А. А. Орочко.
Как воспитывал своих учеников Евгений Богратионович?
Прежде всего он воспитывал индивидуальные характеры. С учениками он мысленно переживал вторую молодость — в исправленном, счастливом, заново срежиссированном варианте — и прививал каждому студенту ощущение счастья, которое давалось в ту пору немногим. Это счастье жить, счастье в любимой работе, счастье иметь студию, круг друзей, бодрость, надежды на будущее.
— Если б вы знали, как вы богаты. Если б вы знали, каким счастьем в жизни вы обладаете. И если б знали, как вы расточительны. Всегда ценишь тогда, когда потеряешь… То, чего люди добиваются годами, то, на что тратятся жизни, есть у вас: у вас есть ваш угол, — говорил им Евгений Богратионович.
— Подумайте, чем наполняете вы тот час, в который вы бываете вместе, хотя и условились именно в этот час сходиться для радостей, сходиться для того, чтобы почувствовать себя объединенными в одном общем для всех стремлении… Много ли таких богатых и счастливых? Богатых тем, что объединились одним желанием. Счастливых тем, что стремление объединиться для одной, общей для всех цели осуществилось…
Оглядываешься, и становится страшно: что же делал все эти дни моей жизни? Что вышло главным? Чему я отдал лучшие часы дней моих? Ведь я не то делал, не того хотел… Ах, если бы можно было вернуть! Как бы я прожил, как бы хорошо использовал часы земного существования. У вас есть возможность не сказать этих слов. Поздних и горьких.
Вахтангов как бы читает в мыслях и чувствах. В любую минуту он улавливает ход переживаний учеников. О каждом он может рассказать с поразительными подробностями, что тот делал и говорил в его отсутствие, что думал и чувствовал скрытно от окружающих. Упражняясь в том же, ученики, напрягая внимание, почти достигают такого же уменья по отношению к кому-нибудь одному, кого они выбирают на это время для наблюдения. А Вахтангов постоянно и как будто непроизвольно, без заметных усилий, видит, как под микроскопом, «молекулярную» индивидуальную жизнь всех своих учеников, даже если сам занят в это время репетицией или разговором. Вахтангов обладает редчайшей наблюдательностью и доведенным до артистической изощренности талантом аналитика-психолога. Рассказывая сейчас об этом, все его ученики и товарищи в один голос говорят, что никогда больше в жизни они не встречали людей, одаренных такой прозорливостью и интуицией.
Самого же Вахтангова это изучение характеров и душевных движений увлекает потому, что он хочет направлять их к высокой пели. И цель эта — создание произведений искусства, Но Вахтангову органически чужды идеи «искусства ради искусства». Б. Е. Захава свидетельствует, что «всею своей деятельностью и каждым своим словом Вахтангов убеждал своих учеников в том, что истинное искусство всегда служит целям, лежащим вне сферы самого искусства». Цель Вахтангова — через искусство воспитывать характеры, воздействовать на жизнь.
